Интервью "Вечерней Москвы" с настоятелем нашего Китайского подворья протоиерем Игорем Зуевым:
"Китайское подворье при московском Никольском храме в Голутвине готовится к Пасхе. Это единственный приход в нашей стране, где литургия ведется на русском и китайском языках. Биографии его настоятеля Игоря Зуева позавидуют голливудские сценаристы. Он родился в семье военных, выучил китайский язык, стал военным переводчиком, объездил весь мир и, выйдя в запас майором, рукоположился в священники. Мы поговорили с отцом Игорем о службе — земной и небесной.
Казалось бы, где китайцы и где православие? Ведь Поднебесная — официально атеистическое государство, где философская мысль господствует над религиозной. Однако отец Игорь пришел к православию после серьезного погружения в идеи восточных мыслителей. Поэтому его нисколько не удивляют современные китайцы, которые обращаются в православную веру в его приходе.
— Отец Игорь, как так получилось, что вы связали жизнь с таким непрестижным в 70-е годы языком?
— В девятом классе я хотел быть похожим на Грибоедова, собирался стать дипломатом, как он. Но мне сказали, что в МГИМО я вряд ли поступлю, поэтому я решил поступить в Военный институт иностранных языков, который готовит военных дипломатов. Поступить туда оказалось очень тяжело: конкурс был примерно 30 человек на место. Это был престижный в то время институт. Но я хорошо подготовился и поступил с первого раза.
После зачисления нас собрал генерал — представитель начальника института — и объявил, кто какие языки получил. Меня зачислили на китайское отделение. Но у нас, в отличие от гражданских институтов, в полном объеме давали два языка. Я должен был стать переводчиком-референтом по китайскому и английскому. Первые полтора года в институте давали китайский язык, а потом подключился английский.
— Китайский язык — очень сложный. Появились ли у вас за время обучения какие-то методы для изучения?
— Вообще изучить китайский язык может любой человек со средними способностями. Это как в музыке: чтобы что-то получилось — нужно заниматься несколько часов в день.
В нашем институте учить язык было непросто. Помимо учебных занятий, мы, как и другие курсанты, несли караулы, ходили в наряды по кухне, чистили плац, рубили лед, разгружали картошку... Казалось, что наше военное начальство делало все, чтобы помешать нам изучать язык! Но эта система мобилизовывала и заставляла, стиснув зубы, делать то, что нужно. Некоторые из нас пытались учиться по ночам, но потом понимали, что от недосыпов память работает хуже. Я, бывало, готовился к экзаменам во время утреннего кросса: держа в руке записную книжку на бегу повторял слова, просто потому, что не хватало времени.
А потом мы полюбили язык и страну, поэтому обучение пошло легче. У нас были предметы, связанные с культурой Китая, философией, которые расширяли горизонт и помогали взглянуть на китайскую специфику с научной точки зрения.
— Путь к богопознанию у вас начался еще в стенах института?
— Позже. Душа моя стала искать Бога после командировки в Эфиопию. В то время я был молод и далек от Церкви. Но во мне жил внутренний закон, заложенный родителями. Они научили меня тому, что добро всегда сильнее зла. И я в этом не сомневался.
После института я был направлен на службу в Монголию. Там нам пришлось делать то, чему не учили в институте: выполнять обязанности командира взвода, начальника караула — командовать личным составом, заниматься оперативной работой. Но меня это закалило и помогло по-другому посмотреть на свою жизнь в перспективе.
Спустя три года такой службы меня как перспективного молодого офицера направили в Киев преподавать китайский язык в военном общевойсковом училище. Там я начал изучать китайскую философию: читал в подлиннике Конфуция, Лао-цзы и занимался переводами некоторых произведений.
Я увлекся переводом историй, которые легли в основу образования китайских фразеологизмов и пословиц. Есть чеканная формула китайской идиомы, состоящая из четырех иероглифов. В ее основе лежит назидательная история, раскрывающая содержание фразеологизма. В училище я перевел 380 таких историй и продолжил этим заниматься на Ближнем Востоке, куда я переехал из Киева, став военным наблюдателем ООН. Тогда я и обратил внимание, что китайские философы, как и западные, тоже говорили о Боге. В нашем понимании китайская традиция относится к языческой традиции, но то, что говорили китайские философы, актуально и в наши дни. К примеру, они размышляли о благородных людях, которые должны быть примером для других, добросовестном отношении к своему делу, послушании начальству и прочих добродетелях, служащих духовными скрепами для общества. Конфуций говорил о «золотом веке», куда должно вернуться человечество. Это время, когда люди «не подбирают на дорогах утерянного другими». Много было интересных вещей! Но при этом я чувствовал, что мне чего-то недоставало. Ведь во всех трудах китайских философов нет личного бога, чувства святости — правды, дающей силы для преодоления трудностей. О святой любви в китайской философии не говорится.
Эту любовь я обрел в православии, когда познакомился с монахами монастыря святой Екатерины на Синайском полуострове и посетил Святую землю — Иерусалим. В монастыре святой Екатерины крестились моя жена и малышка — дочь, родившаяся в Каире. Сам я был крещен еще в детстве. Я начал делать осознанные шаги в православии, которые открыли мне то, что я искал.
— Во время своей военной службы в Эфиопии вы видели легенду — Фиделя Кастро. Каким человеком он вам тогда показался?
— Я сопровождал Фиделя, когда он приезжал на учения в Эфиопии. В этой стране в то время воевали пять кубинских механизированных бригад. Они помогали эфиопам в войне против сомалийцев. Все о Фиделе Кастро можно было понять по отношению к нему самих кубинцев. Мы видели, какая любовь окружает Фиделя Кастро — это было искреннее, неподдельное обожание. Он был достойным человеком, простым в общении, но обладающим мудростью и крепкой волей. Я был очень рад, что мне довелось увидеть такого великого человека.
— Как родные восприняли ваш отказ от военной службы и всех благ, которые эта служба давала, — статуса, квартиры в Петербурге и связей?
— Конечно, это были драматичные изменения в нашей жизни. Родственники отнеслись к моему решению по-разному. Но главный родственник — жена — всегда была рядом! Она приняла этот шаг, который я совершил, уволившись из армии. Причем уволился я, не дослужив до военной пенсии и написав отказ от получения квартиры. Я надеялся, что Господь поможет в моих трудах, ведь я имел хорошее образование, два активных языка. Я считал, что на гражданке не пропаду. Но Господь судил по-другому, и у меня в гражданской жизни ничего особо не получалось. Да, я поработал менеджером некоторое время, но душа моя желала уже другого. Я познакомился со старцами, с блаженной Любушкой Сусанинской* и с отцом Ипполитом**, а они посоветовали мне стать священником.
Выходит, я послужил земному царю, пришел черед послужить Царю Небесному.
Впрочем, в то время до священства было еще далековато. Для того чтобы отойти от мира, мы приняли решение оставить все и уехать в домик возле монастыря в городе Рыльск. Стоит оценить поддержку моей жены, потому что для любой женщины жилье — это почва под ногами. А я добровольно от жилья отказался, потому что не хотел ждать. Когда мы переехали из Петербурга в Рыльск, моя жена была на 9-м месяце беременности и с нами были две маленькие дочери. Поэтому такой шаг можно сравнить с прыжком в пропасть. Мы приехали, и через две недели жена родила сына. Никаких удобств в том домике не было. Туалет на улице, воду нужно было носить из колонки, тридцать соток земли нужно было обрабатывать, чтобы прокормить семью. Зато рядом был монастырь, в котором можно нести послушание. Через два года отец Ипполит благословил меня вернуться в армию дослужить до военной пенсии. А потом уже можно было рукополагаться в священники, что я и сделал. К слову, увольнение из армии тоже прошло нелегко. Такие специалисты, как я, ценились в разведуправлении. Нашему правящему архиерею самому пришлось ехать к командующему и просить, чтобы меня уволили.
— Сейчас вы настоятель Китайского подворья. Что подвигает китайцев обращаться в православие?
— Наши китайцы — это дети от смешанных браков, студенты, экспаты, предприниматели, работающие в Москве — в общем, разные люди, каждый со своей историей. Китайцы тянутся к нашей стране, потому что они видят Бога во внешних формах: в зодчестве, иконописи, литературе. Заинтересовавшись культурой, они постепенно открывают для себя православие — источник духовной красоты, выражающейся в культуре. Так они приходят к крещению. Вот на каждой литургии у нас присутствует около десяти китайцев, которые не только молятся, но и участвуют в церковном пении, помогают в алтаре священникам, исповедуются, причащаются, слушают проповеди. Они входят в нашу общину, с удовольствием участвуют в совместных посиделках, православных и китайских праздниках. Для них это очень важно, потому что по своей природе китайцы — люди общинные. Посещения прихода даются им легче, чем западному человеку.
— Расскажите об особенностях работы с китайской паствой.
— Китайцы отличаются от нас тонкой душевной организацией. Мы люди более прямые, местами жестковатые, поэтому надо стараться не обидеть братьев из Поднебесной своей прямотой. А еще китайцы очень трудолюбивые, очень организованные люди. Они очень общительны — любят застолья, где можно пообщаться и поговорить про все. Кроме того, они очень эмоциональные. Все это нужно учитывать.
— У русских с китайцами больше сходств или все же различий?
— Все-таки общего у нас больше. Это и умение ценить семейные ценности семьи — у китайцев процветает культ семьи; умение почитать старших, послушание начальству, тем, кто имеет власть. Это и строгая иерархия как в семье, так и в государстве. У нас одинаковое понимание добра и зла...
Во время службы на Ближнем Востоке мы жили в интернациональном лагере. Туда с семьями приезжали военные наблюдатели со всего мира. У нас была традиция еженедельных национальных вечеринок, которые по очереди должны были организовывать представители разных стран. Так, одну пятницу готовили угощения наши женщины, другую — американки, третью — француженки.
И больше всего все любили приходить на вечеринки, которые готовили наши жены. Просто потому, что мы с душой ко всему относились. Все было вкусно, люди чувствовали теплоту и тянулись к нам. Среди наблюдателей было два китайских майора. Они видели всю эту ситуацию и говорили, что русские жены наравне с китайскими — самые лучшие жены в мире! А самые худшие, по их мнению, американки. Они нехозяйственные, ленивые, эгоистичные. Француженок они тоже не жаловали, потому что те не очень утруждали себя стоянием у плиты. Французы ведь и дома никого не принимают — с друзьями встречаются в ресторанах и кафе. Но для русских было сделано исключение. А все потому, что после того как мужья француженок уехали контролировать соблюдение выборов в одной из африканских стран, наши жены взяли над француженками шефство и подружились с ними. Француженки были очень растроганы. Вскоре они стали приглашать нас к себе домой и даже готовить, что было для них сродни подвигу. И эти принципы уважения семейных ценностей, уважение добра и справедливости, имеющие особое значение для сохранения нации и ее духовного потенциала, — роднят нас с китайцами.
— В детстве вы жили в Эстонии несколько лет, учились во Львове, преподавали в Киеве. Предпосылки русофобии, расцветшей сегодня в этих местах, были ли заметны в то время?
— Начнем с мировоззренческих вещей. Неприязнь части украинского народа к русским возникла много веков назад, когда было совершено предательство — переход части украинцев в Унию. Они перешли под прямое управление Папы Римского с сохранением православного обряда. Это предательство вошло в генетическую природу людей. Они стали ненавидеть тех, кого они предали.
Что касается меня, то, переехав из Читы во Львов, я пошел в седьмой класс львовской школы. В классе было несколько человек, настроенных антирусски. Я сразу ощутил к себе неприязнь и понял, что здесь жизнь как-то по-другому устроена. Город красивый, но люди непростые.
Поначалу мне пришлось очень тяжело, начались драки с мальчишками, но потом все успокоилось, и школу я окончил хорошо. Поэтому русофобия, пусть и в латентной форме, но чувствовалась и в 70-х годах.
Затем я служил в Киеве. Там, конечно, не так явно была выражена неприязнь, с которой я столкнулся во Львове, но национализм ощущался среди украинцев. Они считали, что слишком много дают русским, почти ничего не получая взамен. В то время как реальность совершенно другая: это мы все время кормили Украину и другие республики. Так что почва для того, что происходит сейчас, была подготовлена еще в те годы.
— Некоторые общественные деятели критикуют священников за поддержку СВО, поскольку «священники не должны поддерживать войну ни в каком виде». Какой, на ваш взгляд, должна быть позиция Церкви относительно происходящих событий?
— У святого митрополита Московского Филарета есть отличная фраза: «Любите врагов своих, гоните врагов отечества и гнушайтесь врагов Божиих». Враги бывают разные. Сейчас мы говорим о врагах отечества, задачей которых является порабощение нашей страны и превращение ее в колонию. В этом случае мы должны защищаться.
Люди, считающие себя пацифистами и выступающие против войны, еще незрелые. Они не привыкли брать на себя ответственность за других. Что такой человек будет делать, если к нему домой придет грабитель и будет угрожать убийством жене и детям?
Здесь речь идет о том, что нет выше той любви, когда человек дает свою жизнь за «други своя». Поэтому те, кто говорит, что это неправильно, не понимают происходящего в мире, природы борьбы добра и зла, не понимают того, что человек должен защищать свой дом.
Вся история христианства наполнена примерами ратных подвигов, помогавших нам сохранить нашу цивилизацию. И я думаю, что священники должны свою позицию высказывать в проповедях и в работе с верующими.
— Как справляться с ожесточением людям, которые сейчас противостоят друг другу?
— Тут слова бесполезны. Нужно самому вести чистую жизнь, чтобы молитва была услышана Богом. Нужно не испытывать вражды к нашим братьям. Только любовь в этой жизни может сделать человека лучше.
На войне человек ожесточается, сталкиваясь со смертью друзей, с предательством. Но надо из такого состояния выходить с помощью духовных способов. Еще с древности участников войн отлучали от причастия на годы, чтобы они отшли от произошедшего.
Я и сам после войны в Эфиопии был ожесточен, и это ожесточение само собой прошло как раз через три года.
Ситуация изменится, это помрачение пройдет. Нужно молиться и относиться к нашим братьям из Малороссии с христианской любовью. Многие из них вернутся, когда протрезвеют и покаются.
КСТАТИ
В XVII веке плененные казаки вместе с православным священником Максимом Леонтьевым основали в Китае русскую общину. В 1712 году в Пекине была основана Русская духовная миссия. В 1954 году ее деятельность была упразднена, на тот момент в ее распоряжении находилось больше 100 храмов. В конце нулевых православная миссия была разрешена китайским правительством, но лишь на том условии, что все ее священники будут этническими китайцами. Один из крупнейших символов православия в Китае — Софийский собор в Харбине. В 2020 году в Китае насчитывалось около 16 тысяч православных христиан.
СПРАВКА
7 февраля 2011 года Указом Святейшего Патриарха Кирилла на базе московского храма святого Николая в Голутвине было учреждено Китайское Патриаршее подворье. Часть служб ведется на китайском языке. С увеличением числа прихожан-китайцев службы планируют полностью перевести на китайский язык. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл несколько раз встречался с Председателем Китайской Народной Республики Си Цзиньпином. Последний раз — 8 мая 2015 года в Московском Кремле. В настоящее время в Китае насчитывается порядка 15 000 православных китайцев.
Виктория Филатова
Сюжет: Эксклюзивы ВМ
15.04.2023
Источник: Вечерняя Москва
